Неточные совпадения
Потом
толпа с песнями удалилась от освещенного барского дома к смиренным огонькам за косогором, и, по мере того как певцы расходились по хатам, — песня
замирала и таяла, пока не угасла совсем где-то в невидном дальнем конце деревни.
Поднятые иконы несли все туляки, опоясанные через плечо белыми полотенцами. Вся площадь глухо
замерла. Место для молебна было оцеплено лесообьездчиками и приехавшими с исправником казаками, которые гарцевали на своих мохноногих лошадках и помахивали на напиравшую
толпу нагайками.
Ей снова захотелось пойти в
толпу, она наклонилась вперед и
замерла в напряженной позе.
Заревел гудок, поглотив своим черным звуком людской говор.
Толпа дрогнула, сидевшие встали, на минуту все
замерло, насторожилось, и много лиц побледнело.
Толпа любопытных зрителей едва переводила дух, все сердца
замирали…
Сколько чистых и добрых чувств
замирает в нас из боязни, чтобы не быть осмеянным и поруганным этой
толпой!
Гробовое молчание камеры, казалось, стало еще глубже. Освещенная сальным огарком, она вся
замерла, хотя не спал в ней никто, и отрывистые жалобы и проклятия бродяги с какою-то тяжелою отчетливостью падали в испуганную, взволнованную и сочувственную
толпу. Даже пьяная арестантка прекратила свои причитания и уставилась на Бесприютного мутным застывшим взглядом.
Аннушка положила на плечо соседа свою голову и
замерла в этой позе, потупив глаза в землю. Гармонист задумчиво покручивал ус, а человек в пиджаке отошёл к окну и стал там, прислонясь к стене и смешно вытянув голову по направлению к певцам, точно он ртом ловил звуки песни.
Толпа в дверях шуршала платьем и глухо ворчала, слившись в одно большое животное.
Толпа шелестит и расходится. Мертвого уносят.
Замирают отдельные восклицания. Шут, завернувшись в рясу, снова держит путь в
толпе. Скоро на сцене не остается никого. Отсталые торопливо проходят к молу, где смолкает стук топоров. На площади появляется Зодчий.
Всякий звук
замер в громадной
толпе, и далеко по луговине раздалось бряцанье серебряного кадила в руке архиерея, приветствовавшего фимиамом пришествие Владычицы.
Он странно-молитвенно поднял кверху руки, повернулся и с поднятыми руками пошел по коридору прочь. Замок два раза звонко щелкнул. Решетчатая дверь открылась. Все
замерли. Варвара Васильевна вошла в больному. Вдруг словно сила какая подхватила Токарева. Он протолкался сквозь
толпу и тоже вошел за решетку.
Раньше он мне мало нравился. Чувствовался безмерно деспотичный человек, сектант, с головою утонувший в фракционных кляузах. Но в те дни он вырос вдруг в могучего трибуна. Душа
толпы была в его руках, как буйный конь под лихим наездником. Поднимется на ящик, махнет карандашом, — и бушующее митинговое море
замирает, и мертвая тишина. Брови сдвинуты, глаза горят, как угли, и гремит властная речь.
Там, за рампой, притаив дыхание,
замерла темная
толпа. Каждое мое слово ловится на лету благодарной и нетребовательной публикой. И я чувствую, как тонкие, невидимые нити перебрасываются от меня через рампу и соединяются с теми, которые тянутся ко мне оттуда, из этой темной залы, притихшей сейчас, как будто не дышащей.
— Батюшка ты наш! — послышались возгласы
толпы. — Не стало тебя, судии, голоса, вождя души нашей! Хоть бы дали проститься, наглядеться на тебя напоследок, послушать хоть еще разочек голоса твоего громкого, заливчатого, что мирил, судил нас, вливал мужество в сердца и славил Новгород великим, сильным, могучим во все концы земли русской и иноземной. Еще хоть бы разочек затрепетало сердце, слушая тебя, и
замерло, онемело, как и ты теперь.
Руки, державшие добычу,
замерли на минуту, затем поднялись для молитвы, шапки покатились с голов, но
толпа не смела поднять глаз и, ошеломленная стыдом, пошатнулась и пала на колени, как один человек.
— Батюшка ты наш! — послышались возгласы
толпы: — Не стало, тебя, судии, голоса, вождя, души нашей! Хоть бы дали проститься, наглядеться на тебя напоследок, послушать хоть еще разочек голоса твоего громкого, заливистого, что мирил и судил нас, вливал мужество в сердца и славил Новгород великий, сильный и могучий во все концы земли русской и иноземной. Еще бы раз затрепетало сердце, слушая тебя, и
замерло бы, онемело, как и ты теперь.
Руки, державшие добычу,
замерли на минуту, затем поднялись для молитвы, шапки покатились с голов, но
толпа не смела поднять глаз и, ошеломленная стыдом, отшатнулась и пала на колени, как один человек.
Она шла посреди раздвинувшейся
толпы — скоро, протянув вперед перед собой обе руки, и, донесясь к гробу, — обняла его и
замерла…
Страдая и
замирая в душе, как всегда в
толпе, Наташа шла в своем лиловом, шелковом, с черными кружевами платье, так, как умеют ходить женщины, — тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе.
Вот и звонок. Болтавшая, гулявшая и курившая публика
толпой валит в залу, толкаясь в дверях. Из совещательной комнаты выходят гуськом присяжные заседатели, и зала
замирает в ожидании. Рты полураскрыты, глаза с жадным любопытством устремлены на бумагу, которую спокойно берет председатель от старшины присяжных, равнодушно прочитывает и подписывает. Колосов стоит в дверях и смотрит, не отрываясь, на бледный профиль Тани.
Проклиная свою смелость,
замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного
толпой блестящей свиты, когда чей-то знакомый голос окликнул его и чья-то рука остановила его.